Эпоха мёртвых. Москва - Страница 94

— На людей бросается? — спросил я у Бугаева.

— Ещё как, — ответил он. — Но соображает, через две решётки даже не дёргается. А когда попробовали через триплекс приблизиться, атаковала сразу, стёкла не распознала.

— Здесь откормили?

— Здесь. Обоих, и крысана, и псину.

— И сколько живых крыс скормили?

— Мм… — Бугаев заметно задумался. — У Иваныча спросишь, они скармливали. Но много, несколько десятков, как мне кажется.

Ну, это ещё ничего. Несколько десятков себе подобных мало какой морф в природе найдёт, так что появление этого создания имеет смысл скорее академический, нежели практический.

— А псине?

— Меньше, — уверенно заявил он. — Три-четыре штуки, никак не больше. Да и то скрепя сердце, собаки теперь, сам знаешь, в большой цене стали. Еле отловили этих кабыздохов.

— Верно, слышал, — кивнул я. — Любую нежить издалека чуют. Но коты ведь тоже, так?

— Так-то оно так, да вот неувязочка — кот ещё должен быть в настроении тебе об этом сообщить, — усмехнулся он. — У меня самого два полосатых, дочка подобрала, так что изучил. А собака — что? Учуяла и давай гавкать — простая душа. Ну что, насмотрелись? Пошли к Иванычу?

— Век бы их не видеть, — зябко передёрнула плечами Татьяна. — Пойдёмте отсюда, ну их в задницу, морфов этих.

Заперев ворота, мы направились через дворик, в двухэтажный кирпичный корпус, в каких обычно располагались штабы полков. Правда, в этом, как показал Бугаев, был ещё и огромный, местами даже двухэтажный, подвал, из которого вытащили ставшие ненужными тренажёры, а вместо них устроили лабораторию, тщательно помещения изолировав. В общем, получилось всё, как у нас в фармкоровском НИИ.

Скуратович встретил нас в своём кабинете, сразу взялся поить чаем с печеньем, от чего мы отказываться не стали. Я долго не мялся и сам задал свой главный вопрос:

— У мертвяков разложение останавливается?

— Безусловно, — ответил тот. — Вас же интересует, развалятся они сами или нет? Верно?

— Именно так.

— Не развалятся, — покачал он головой. — Это новая форма жизни, хоть и неспособная к самовоспроизводству.

— А так бывает? — спросила Татьяна. — Любая форма должна воспроизводиться.

— Если она не бессмертна, как эта, — усмехнулся учёный. — С поправкой на умение прекращать любую жизнедеятельность по собственному желанию, такая тварь может жить века. А способность обращать в свой аналог существа другого вида с успехом заменяет воспроизводство.

— А вонь тогда откуда? — снова спросила Татьяна. — Разве не от разложения? От них прёт так, что дышать невозможно.

— Сами по себе «ветераны» и «живчики» пахнут слабо, больше ацетоном, — пояснил собеседник. — Запах или впитан одеждой с того момента, пока шло разложение, либо набирается от других мертвяков, они же всегда группами. Сами знаете, что по въедливости с мертвечиной мало какая вонь сравнится. Ну а привычки мыться у них нет, так что сами понимаете.

— Знаем, — сказал я. — Очень хорошо знаем. Тогда ещё вопрос: мне показалось как-то, что мертвяк пытался напасть на меня с дубиной…

— Бывает, — даже не дослушав, сказал Скуратович. — Мертвецы из «ветеранов» в этом неоднократно замечены. Думаю, что это войдёт в систему.

— Камень в лобовое стекло один уже метнул, — добавил Бугаев. — Сам видел, потому как в этой машине и ехал. Вышел такой из-за угла с бульником в грабле и… получи, фашист, гранату. Хорошо, что сетка стояла, а то бы разбил.

— И вот ещё что… — вспомнилось мне по ходу разговора. — Почему они прячутся? И лезут куда-то, где потемнее.

— До конца мы этого пока не поняли, если честно, — задумчиво ответил Скуратович, наливая себе уже вторую чашку чаю. — Есть теория, что им всё же грозит обезвоживание. Испарение есть, а в том, что они пьют воду, пока не замечены. Соответственно, забираются туда, где темно и сыро.

— Но там же ещё и холодно, так? — удивился я. — Активность снижается.

— Достаточный запас энергии для того, чтобы проснуться и добраться до другого места, у них есть, аккумулирован, можно сказать. Зато затраты на сохранение своего организма в таких местах ниже. В общем, к чему это я… — Помешав сахар в чашке, он отпил, задумавшись на секунду. — К тому, что любой подвал теперь становится смертельно опасным местом, если вы собираетесь в городе шляться. Мертвецы имеют привычку в таких местах заваливаться в спячку.

— Ну ладно, мертвецы мертвецами… а вот морфы как себя ведут?

— С морфами сложнее, — кисло сморщился Скуратович. — Из наблюдений отметили, что многие из них активны, то есть ищут добычу. Для чего покидают Москву, например, и двигаются дальше, переходя в статус чуть ли не «лесных хищников». В общем, проблемы от них ожидаются.

— Случаи уже были? — спросил я.

— Были, — ответил тот. — Не у нас, но в сводке по области уже несколько случаев нападения на скот и людей в неожиданных местах.

— А почему решили, что они из Москвы? — не понял я. — Могли откуда угодно взяться.

— Могли, — согласился Скуратович. — Но откуда бы ни взялись, до этих мест они добрались специально, потому что раньше их там не было. Налицо достаточно сложное поведение. И думаю, что оно и дальше будет усложняться, так что прогнозы не радужные.

— А между собой не дерутся? — осенился я идеей.

— В смысле?

— В смысле, если морф претендует на охотничьи угодья, он должен их оборонять от конкурентов.

— Можно и в стаи сбиваться, — скептически сказала Татьяна.

— Для хорошего морфа смысла нет, как мне кажется, — запротестовал я. — Он и так не имеет естественных врагов, по способностям к нападению на десять голов впереди планеты всей. Так какой ему смысл делить пищу? Тем более что каждый съеденный человек его ещё сильнее сделает.